Никто мне не верит - Страница 98

Линн сказала:

— Вам не нужно беспокоиться.

— А я буду. Возьмите домой таблетки.

* * *

Доктор был прав. К тому времени, когда он вскрывал своего омара, Линн уже лежала на диване с пузырем, наполненным льдом. Никакого эффекта, кроме онемения челюсти, это не давало, да и то только тогда, когда она крепко, до боли, прижимала пузырь к щеке. Через некоторое время она бросила это занятие и приняла еще аспирин, помня о том, как однажды Майк заставил ее проглотить эти таблетки во время головной боли.

Как и запах хот-догов, кислый вкус вызывал немедленное воспоминание о нем.

Странно, что вещи так много значат для нас.

Она не знала, скучала ли она по Майку или тому ложному ощущению комфорта, когда есть человек, которому можно позвонить, если что-то случилось.

Но каждый раз, когда она думала о Майке, ей приходилось вспоминать о его списке. А это было так тяжело. Она пыталась мысленно просмотреть его и выделить в нем тех, кто мог получить удовольствие от ее боли, но тут же бросала это.

Единственно допустимой в этом списке она считала возможность существования на Третьем канале какого-нибудь психически неустойчивого человека, которого она едва знала, вымещающего на ней чувство обиды. В более мелких шоу встречалась масса таких случаев: какое-нибудь несчастное больное существо с вариантом сценария или навязчивой идеей, или козел отпущения.

Она постоянно думала о видео- и звукоинженерах, о тех, кто работал на съемочной площадке, о телефонных операторах, и гадала, кто мог подражать Грегу.

Или это мог быть кто-нибудь из департамента полиции. Множество полицейских имели доступ к необходимой информации.

Она позвонила Хелен Скольник, частному детективу, и оставила сообщение. Она думала о том, чтобы снова нанять охранников Стрикера, на этот раз за свой счет, чтобы они охраняли лично ее; но она не знала, насколько осмелится предать гласности творящийся с ней кошмар среди работавших на канале людей.

Аспирин не помогал.

Она подумала о перкодане, который лежал в ее кошельке.

Ее рот, действительно, очень болел.

Ей мог помочь сон, но она спала так беспокойно. Боль должна была превратить ночь в суровое испытание.

Перкодан мог принести расслабление и умерить боль, сделав нормальный сон более доступным для нее.

Она нашла кошелек, открыла одну из упаковок, запила две таблетки водой, а потом приняла еще одну.

В начале одиннадцатого, когда она собиралась лечь спать, а адская боль во рту слегка поутихла, позвонила Хелен Скольник.

— Извините за поздний звонок, но вы сказали, что это очень важно.

Линн рассказала ей о Ники.

— Но ведь этот человек мертв?

— Да. Полиция думает, что кто-то копирует его действия. — От боли и таблеток ее язык заплетался, и она говорила не очень разборчиво.

— Я не совсем хорошо разбираю то, что вы говорите.

— Я сегодня была у зубного врача.

— Не думаю, что могу вам чем-то помочь, — после небольшой паузы сказала Хелен. — Если полиция сделала все то, что могла бы сделать я, и ничего не обнаружила, мне по-прежнему нечего делать в вашем случае. Да и ситуация… довольно странная, если не сказать большего.

— Да. Поэтому мне так необходима помощь, — сказала Линн, отказываясь реагировать на еще один намек, что не только ситуация кажется странной.

Глава семнадцатая

Пэм зашла в офис Линн, чтобы забрать у Кары и Линн деньги на ленч.

Линн взяла свою сумочку, нашла там только два билета в один конец и вспомнила, что положила конверт с наличными, взятыми из банковского автомата, в дипломат. Она перегнулась через стол, чтобы дотянуться до дипломата, и опустила в него руку, стараясь достать конверт.

Она почувствовала резкую боль в руке. Она вскрикнула и выдернула руку. Из нее хлестала кровь; крови было так много, что в считанные секунды она была повсюду.

Мгновение Пэм и Кара стояли в немом изумлении. Затем Пэм завизжала, а Кара схватила пачку гигиенических салфеток, бросилась к Линн и прижала их к ее руке.

— Что случилось! — закричала Пэм.

Свободной рукой Линн подняла окровавленный дипломат и перевернула его. Она держала его за низ, вытряхивая содержимое.

Книга, папка, бумаги, одежная щетка, ручки… и что-то металлическое с белым пластиком…

— Это, что, нож из кухонного комбайна? — сказала Пэм. — О Боже, Линн, он же острый как бритва!

* * *

— Вам повезло, — сказал врач пункта первой помощи, когда медсестра промыла руку Линн.

Линн почувствовала, что внутри нее зарождается истерический смех. Какое бы дьявольское событие ни происходило с ней, всегда находился кто-то, говорящий, что ей повезло. Вместо смеха она закашлялась.

— Еще один дюйм, — продолжал врач, — и вы перерезали бы артерию. Здесь есть за что поблагодарить Господа. Вы могли бы истечь кровью, прежде чем добрались бы сюда.

Его звали Турко, и это был тот же самый широкогрудый, открытый и веселый человек, который занимался ею, когда ее ударили по голове.

Он как-то странно посмотрел на нее, пока готовил инструмент для того, чтобы зашить рану, рваной линией пересекавшую половину ее ладони.

— Расскажите-ка мне обо всем еще раз.

Периодически Линн начинала бить дрожь, и сейчас у нее снова начали стучать зубы.

— А нельзя ли п-подождать, пока вы з-закон-чите?

— Нет. Это поможет вам отвлечься. Лидокаин, пожалуйста. Спокойнее, мисс Марчетт. Итак. Чем вы порезались? Серпом?

— Режущей пластиной из кухонного комбайна.

— Извините за глупые шутки, — сказал врач. — Я имею привычку так шутить, когда не знаю, что сказать. А сейчас тем более, когда ко мне снова приходит Линн Марчетт с еще одной раной, характерной для случаев жестокого обращения.