— Это свойственно человеку.
— Как ты это понимаешь?
Гидеон грустно улыбнулся:
— Об этом я говорю по крайней мере пятидесяти восьми ученикам в неделю. Нельзя смешивать прошлое с настоящим. Какое имеет значение, как она выбирала раньше? Реально то, что она сейчас в беде.
— Это правда.
— Почему они не могут что-нибудь сделать, найти этого парня, отрезать ему яйца? Как подумаю, что мы принимали его в своем доме…
— Она похудела, — уныло сказала Мэри. — И у нее трясутся руки. Надеюсь, она ничего не принимает. Я предложила ей пожить немного у нас, но она отказалась.
Гидеон поднял брови:
— Так тебя это беспокоит? Ты думаешь, что этот человек может причинить ей вред?
Мэри покачала головой:
— Сомневаюсь. Обычно подобный тип личности старается держаться на заднем плане и совершает лишь скрытные действия, не выходит на первый план. Но как можно быть в чем-то уверенным, когда имеешь дело с психопатом? Он не взял на себя обязательство совершать только то, что, по имеющимся данным, делают эти странные типы. Даже этот детектив говорил ей, что нельзя с уверенностью сказать, как он себя поведет.
— Ты с большим уважением относишься к этому детективу, не правда ли?
Мэри возмущенно фыркнула:
— Не заводи меня.
— Свидетели утверждают, что все ваши кредитные карточки были разорваны пополам работниками магазина. Восемь или десять карточек, включая платиновую «Америкэн Экспресс».
Линн хорошо знала этот прием, но она все равно могла бы быть сбита с толку, если бы не ожидала подобных звонков и не подготовилась к ним.
— Мы разрабатываем тему кредитных карточек для специального шоу. Это все, что я могу сказать вам.
— Вы занимаетесь изучением этого вопроса сами? Только вы? — спросил репортер из «Геральд Америкэн».
— Естественно, не только я. Но люди не узнают моих сотрудников и не звонят из-за этого в газету.
— Тогда, — сказал репортер, — это не имеет ничего общего с той программой, которую вы так активно рекламировали, а потом отменили. Или со слухами о шокирующих фотографиях, циркулирующих на Третьем канале.
— Не имеет.
— Технические неполадки, щекотливые слухи, неоплаченные счета… можно подумать, что мы имеем дело с личными проблемами.
Линн почувствовала, как намокла от пота трубка, прижатая к ее уху; к счастью, репортер не мог этого видеть. Поэтому она постаралась придать своему голосу максимальную уверенность.
— Ничего подобного.
Линн закончила разговор и положила трубку. Она промокнула ухо гигиенической салфеткой и осторожно, чтобы не размазать косметику, протерла лицо, и после этого спустилась в студию.
— Полиция продолжает настаивать на том, что они ничего не могут сделать. Но меня мучают и унижают, и я нахожусь в постоянном страхе. Каждый раз, когда я начинаю надеяться, что все закончилось, он делает что-нибудь еще, что-нибудь новое и отвратительное.
Хелен Скольник кивнула. Она была частным сыщиком, носила костюмы от Анны Клейн и любила демонстрировать свое превосходство перед полицией. Но этот случай вряд ли мог предоставить ей такую возможность.
— Они правы, — сказала Хелен. — Здесь нет ничего, от чего можно оттолкнуться. Вы заплатите целое состояние за то, чтобы я слетала в Лос-Анджелес и вернулась, чтобы сказать то же самое, что говорю сейчас. — Хелен наклонилась к ней через стол. — Он никогда не звонил по вашему телефону? Не оставлял на виду свою кредитную карточку?
Линн покачала головой.
— И вы не хотите, чтобы я трогала ваши деловые контакты в Лос-Анджелесе.
— Я уже воспользовалась ими в том объеме, который считала возможным.
— Если бы вы хотя бы заглянули к нему в бумажник.
— Я этого не сделала. И мне становится дурно, когда я слышу слова «если бы». — Линн встала.
Хелен протянула ей руку:
— Мне хотелось бы помочь вам.
— Мне тоже этого хотелось. Мне хотелось бы, чтобы хоть кто-то помог мне.
На обратной дороге в офис Линн заехала в полицейский участок, чтобы рассказать Майку, что она ничего не добилась у частного сыщика.
— Я напоминаю мышь в клетке, которую шлепает лапой большой лев, — сказала она. — Он может раздавить ее в любую минуту, когда пожелает этого, но пока что он только развлекается с ней. А я дрожу в углу, подскакивая от каждого удара лапы. — Она сжала запястье Майка. — Это никогда не кончится. Он будет продолжать уничтожать каждый кусочек моей жизни. Он знает, как это можно сделать, не прикасаясь ко мне даже пальцем. Я показала ему все то, что составляет мою жизнь. Я помогла ему.
В этот вечер, несколько часов спустя, Майк сидел на постели и смотрел на свою руку, на то место, где пальцы Линн держали ее.
Он сидел, слушая ее внезапное излияние чувств, вдыхая запах ее туалетной воды.
Он подождал, пока она выговорится, а потом дал ей еще кое-какие практические советы.
И все это время он ощущал и осознавал только ее прикосновение, все остальное он делал и говорил автоматически.
Он выключил свет и забрался под одеяло с обогревом. Оно имело раздельное двойное включение, и он всегда включал обе стороны. Уже более двух лет тепло этой двуспальной кровати поддерживалось лишь при помощи нитей накаливания.
До этого в течение года у него была Рената — Рената, которая научила его тому, что не следует никогда больше вступать в связь с другим полицейским. До нее у него была Ди, у которой была квартира в Олстоне и куда он перевез свою кровать и кое-какие другие вещи. Ди была очень приятной и любила его, но спустя восемь месяцев он понял, что никогда не сможет с должной силой ответить на ее любовь, снял эту квартиру и перевез сюда свою кровать. Ей он оставил другие вещи, которые были в гораздо лучшем состоянии.