Она приподняла свои опустившиеся плечи и убрала волосы с глаз. Она попыталась сфокусировать на них свое внимание. Завтра она должна будет вести шоу.
Ее тело знало то, в чем она не могла себе признаться: не было никаких шансов, что она сможет выйти в эфир.
Вместо того, чтобы войти в контакт со своим зеркальным двойником, она оказалась на полу рядом с унитазом, пытаясь освободить свой совершенно пустой желудок.
Она думала, что позвонила Каре. Но когда она снова проснулась в семь утра в понедельник, она не была уверена, действительно ли она звонила или ей это приснилось.
Тогда она набрала номер Кары, но там был включен автоответчик.
Она попробовала набрать собственный номер на работе. Никакого ответа.
Она не могла заставить себя позвонить Деннису.
Каждые десять минут она набирала свой номер в офисе. Наконец там ответила Пэм.
— Я повредила губу, — сказала ей Линн. — Она распухла и выглядит ужасно, и я с трудом разговариваю. Я не смогла дозвониться до Кары; она, должно быть, уже едет на работу. Ей придется сделать повторный показ.
Линн сама прекрасно слышала свой лепет и паузы между словами, которые, казалось, длились по нескольку секунд. Речь человека, накачанного наркотиками. Она подумала, не стоит ли объяснить Пэм о непереносимой боли и обезболивающих.
Но стоило ли беспокоиться? Разве теперь кто-нибудь из них верит хотя бы одному ее слову?
Обессилевшая после столь активно проведенного утра, с разрывающимся от боли ртом, она приняла три таблетки перкодана и вернулась в постель.
— Я не могу уйти, — сказала Мэри. — У меня сегодня очень много пациентов. У меня нет времени сходить в туалет.
— Это очень срочно. — Кара посмотрела на Пэм, которая кивнула головой. — Пэм говорит, что ей показалось, что она в ужасном состоянии. Мы должны поехать туда. Кроме нас это сделать некому.
— Черт. Ладно.
Линн снилось, что она вышла из ванной и кто-то ударил ее, но не в висок, а в рот. Она не видела, кто ее ударил. И она не потеряла на этот раз сознания. Удары повторялись и повторялись, пока она не почувствовала, что страстно желает потерять сознание, чтобы не нужно было переносить эту жуткую боль, терзающую рот.
Затем появился Майк, взял ее за руку и оттащил ее от того, кто продолжал ее бить. Он вывел ее из квартиры, и сразу же через другую дверь они попали к Нэнси Джин.
Там она услышала чудесную музыку. Их окружали запахи еды и дым сигарет, а они двигались в медленном танце по танцевальной площадке. Во сне это был лишь маленький кусочек пространства, и когда они танцевали на нем, она заметила, что кроме них никого больше не было. Ни одного человека, даже Нэнси Джин, только Линн и Майк, двигающиеся под нежную мелодию.
Они сжимали друг друга в объятиях вместо танца. Руки Майка прижимали ее к нему так крепко, что она едва могла вздохнуть, но когда она сделала это, объятие слегка ослабло.
Щека Майка, касавшаяся ее щеки, была колючей. Его кожа была прохладной. Его волосы мягко падали на его шею, где она почувствовала свою руку. Ее другая рука обнимала его за талию, прижимая его так же крепко, как он ее.
Они двигались в такт постепенному падению и нарастанию звуков музыки, словно их тела стали частью ее и повторяли каждое изменение в звучании.
Она вдруг поняла, что все люди, которых не было с ними, находятся снаружи, пытаясь попасть внутрь. Она слышала их. Она подняла голову и увидела, что все они стоят за стеклом, прижавшись к нему лицами.
Майк что-то сказал, но Линн не услышала его слов из-за шума, который производили эти люди, стучась в дверь.
Она начала просыпаться.
Она поняла, что звуки были реальными.
Она открыла глаза и увидела кровавые пятна на подушке, свежие и мокрые.
Первым инстинктивным движением было вскочить с кровати, но она могла сделать это лишь в очень замедленном темпе. Все ее движения были замедленными.
У ее двери были люди.
Она прикоснулась ко рту. Он уже не болел так сильно, но когда она отняла руку, та была испачкана в крови.
Она направилась в ванную. Ей все время приходилось держаться одной рукой за стену.
Кровь покрывала ее подбородок и измазала полосами ночную рубашку. Она смотрела на себя в зеркало, потом взяла полотенце и прижала его ко рту.
По-прежнему держась за стены, она добралась до двери в квартиру. Оказавшись около нее, она прислонилась к стене, чтобы передохнуть.
— Линн! Открой дверь!
— Ты нас слышишь?
Кара и Мэри. Ее друзья.
А может нет?
Она не могла вспомнить какую-то чертовски важную вещь.
Пальцы не слушались ее, но она повернула замок и открыла дверь.
Кара охнула от ужаса. Мэри схватила Линн за руки. Линн отпустила дверь и начала падать.
Они отвели ее в спальню. Мэри сбросила с постели окровавленную подушку и положила чистую.
— Итак, — сказала Мэри, когда Линн легла, — в чем дело? Что случилось?
— Кто-то… — У Линн возникло смутное воспоминание, что это слово нельзя было употреблять. — В моей зубной пасте… оказалась кислота. Она сожгла мою губу. Губу.
Кара заплакала. Линн услышала ее всхлипывания, посмотрела на нее и тоже начала плакать. Со слезами происходило то же самое, что и со всеми действиями, которые она пыталась совершать в этот день. Они вытекали из ее глаз медленно, словно с трудом.
Мэри присела на край кровати.
— Ты обращалась к врачу?
Линн кивнула. Это причинило ей боль, и она поморщилась.
— Приходила полиция. Я ездила в пункт неотложной помощи. Мой второй дом.