Никто мне не верит - Страница 105

105

Он не мог осуждать ее за это. Какие чувства, кроме противоречивых, могли возникнуть у нее с учетом ситуации? Она могла ожидать только того, что любой мужчина причинит ей боль. Если бы она была его сестрой, он сейчас посоветовал бы ей держаться подальше от каких-либо увлечений, даже если бы ей этого хотелось.

Поэтому он должен подождать и постараться больше не дотрагиваться до нее.

И попытаться руководствоваться в своих решениях чем-нибудь более серьезным, чем собственная эрекция.

...

Март 23, 1993.

Я больше не могу выносить те мучения, которые испытываю, когда вижу ее. Я должна сделать так, чтобы она больше не могла появляться на экране.

Я должна держаться и пока еще оставаться той, кем они меня считают.

Но только до тех пор, пока не добьюсь своего.

Мой Грег, с каждым днем мне не хватает тебя все больше.

Моя татуировка уже не приносит мне умиротворения. Теперь, когда я знаю, что ты ушел навсегда.

В тот вечер, наш последний вечер, проведенный вместе, ты сказал, чтобы я ждала тебя, потому что ты придешь ко мне. Мне следовало знать, что ты не собирался делать этого. Ты дотрагивался до меня, но только тогда, когда никто не смотрел. Ты хотел Линн. Ты смотрел на нее так, как прежде смотрел на меня.

Мне следовало сопротивляться. Мне не следовало хранить нашу любовь в секрете. Мне не следовало отдавать тебя ей. Это было слишком плохо, что я отдала тебя ей. Потом она сделала так, что я уже никогда не смогу вернуть тебя.

Ты мертв, и это ее вина.

Но мне все еще приходится смотреть на нее — не только лицом к лицу, но и все время на этом проклятом экране.

Все смотрят на Линн.

Я не выношу тебя, Линн.

Ты отравила для меня все. Я должна была быть на твоем месте.

Линн заставила себя пойти в клубе «Брум» после работы в четверг.

У нее не было сил заниматься на тренажере, поэтому она некоторое время поделала упражнения с тяжестями, но скоро потеряла интерес и к этому.

Она увидела Анджелу, работавшую на гравитроне, и хотела подойти к ней. Но теперь всякий раз, когда она хотела поговорить с кем-нибудь, перед ее глазами в горящей рамке появлялся список, составленный Майком.

Вчера вечером она начала набирать номер Мэри, но увидела этот список и остановилась.

Мэри прекрасно знала о том, что с ней происходило. Если Мэри была таким надежным другом, почему же Мэри не звонила ей?

Элизабет работала с клиентом, но, когда Линн направилась в душ, она уже закончила. Линн попрощалась с ней.

— Вы же только что пришли? — спросила Элизабет.

— Да. Но у меня нет настроения заниматься.

Минуту Элизабет разглядывала ее.

— В прошлый раз, когда я вас видела, вы выглядели гораздо лучше. Что случилось?

Это было первое лицо, выражающее симпатию, после того, как она простилась с братом. Она начала плакать.

— Пойдемте, — сказала Элизабет, проводя ее вниз, в массажный кабинет. — У меня есть несколько минут. Надеюсь, там свободно.

Однако приглушенный свет и эффекты звуков природы не помогли. Элизабет работала над ее напряженными ногами и руками, но она оставалась натянутой как струна. Ничего другого она и не ожидала.

Она не хотела выплескивать свое несчастье на Элизабет еще раз. Но слова помимо ее воли срывались с губ.

— Не имеет значения, что вы не ходили сюда, — сказала Элизабет, когда закончила. — Вам следовало мне позвонить; я могла бы сама приехать к вам. Может полиция сделать хоть что-нибудь'?

Линн начала отвечать, но открылась дверь. Это была Анджела.

— Вот ты где. Извините, что помешала, — сказала Анджела. — Но я знала, что ты где-то здесь, а на обращение по внутренней связи ты не отвечала. Звонила Бернадин и искала тебя.

Линн попробовала позвонить Бернадин домой из телефона-автомата, но там никто не отвечал. Она помылась в душе, оделась и попробовала дозвониться еще раз, но безрезультатно, а затем уехала из клуба и направилась в сторону Глостер-стрит.

* * *

Приближаясь к дому, Линн услышала, как ее окликнули по имени.

«Линкольн» Бернадин был припаркован около тротуара, и из него выходила Бернадин.

Ее лицо было в пятнах. Ее прекрасные легкие волосы висели мокрыми прядями, а в сумеречном свете виден был блеск слез.

— О Боже, — сказала Линн, — что случилось? В чем дело?

— В этом, — хрипло сказала Бернадин и сунула ей что-то в руку.

Это была пачка фотографий, на которых Линн была изображена в купальнике на калифорнийском побережье.

Линн была озадачена.

— Я не понимаю.

— Я тоже, — сказала Бернадин. — Я не понимаю, что это делало в шкафу моего мужа в нашей спальне.

— Но это невозможно. Это мое. Как могли…

— Это ты мне скажешь! Вы спите с Деннисом?

— Нет!

Кожа вокруг носа Бернадин собралась. Она дышала так, словно мучилась от сильной боли; ее грудь вздымалась под шелковистым свитером.

Бернадин начала рыдать.

— И ты думаешь, что я, черт побери, поверю в это?

Линн почувствовала, какая боль переполняет Бернадин. И что-то еще, до боли знакомое: безнадежное понимание того, что происходящее не подвластно ее контролю. Словно ее несло ужасным течением, и никто не хотел поверить в то, что она не хочет этого, и не слышал ее криков о помощи.

Она потянулась к руке Бернадин, но та отдернула.

Линн сказала:

— Эти фотографии были сделаны в Калифорнии. Это был своеобразный способ лечения. Тот детектив, с которым я туда ездила, пытался помочь мне восстановить уверенность в себе.

105